Мэлвин не помнил где в последний раз видел мистера Боббельса: около брокколебабового дерева или в брокколебуковых зарослях. Он взял свой видавший виды старенький фонарь и отправился на поиски друга. Мистер Боббельс любил погулять в тихоночье и понаблюдать за кунжутовыми созвездиями, осыпающимися с бархотного небосклона. Живая ткань планеты дышала и струилась пряной песчаностью. Как Мэлвин и ожидал - около брокколебабового дерева друга уже давным давно не было, оставалось одно - идти в брокколебуковые заросли, минуя мясистый беконовый вулкан. Мэлвин ступал осторожно, ведь в каждый момент можно провалиться в костяные кратеры, да и извергающийся вулкан в любое мгновенье может окатить своей щипучестью. А если глаза будут слезиться от вулканической щипучести - как же он заметит потерявшегося мистера Боббельса.
Неугомонный мотыль опять не дождался Мэлвина и пошел прогуляться один, шелестя своими тонкими лапками. Сказать бы приятелю, что не очень-то вежливо отправляться в одиноческую вылазку на недостаточно изученной планете. Но что тут скажешь, если рта у тебя нет - подумал безмолвный Мэлвин. А телепатическая ниточка, связывающая друзей истончается на большом расстоянии. Мэлвин знал, что в головном строении мотыля струятся и порхают мечтательные и рассеянные мыслеформы, поэтому уже привык к внезапным приливам пешей активности друга. Мистер Боббельс частенько срывался в одиноческие вылазки, позабыв обо всем на свете, просто ведомый тягой к приключениям и новым открытиям. А потом, оглядевшись вокруг да около осознавал,что далеко утопал и без дружеской поддержки не найдет путь обратно. Тогда Боббельс становился всеми своими шелестящими лапками на ближайшую поверхность и сложив свои кофейные крылышки дожидался друга. В такой мечтательной задумчивости Мэлвин обычно и находил мотыля. А когда находил - друзья вместе всматривались в тихоночье и телепатической ниточкой сообщали друг другу все, что успело или только подкрадывалось успеть с ними приключиться на этой мясной планете. 

Гравитация на этой планете почти отсутствовала. Это с лёгкостью компенсировалось тем, что все сладкие поверхности были липкими, поэтому ходить было весьма удобно. Смотря что считать удобным, конечно. Ещё одна странная планета со своими нерассказанными историями. А ведь как раз нерассказанные истории самые интересные. Лёгкий ветерок доносил откуда-то сладкий запах мёда и карамели. Облака из сладкой ваты неспешно ползли в тихоночье, а звезды из сахарной пудры тихонечко рассыпались по небосклону.
Поверхность планеты устлана всеми возможными сладостями, которые только мог представить себе Мэлвин. Это как сон наяву, можно падать лицом вниз и есть, только рта у Мэлвина, как известно, нет. По крайней мере можно помечтать. Только совсем не долго, потому что один мечтатель в их компании уже есть. Мистер Боббельс прилип своими тонкими лапками к огромному леденцу, как всегда задумавшись о небесных кренделях и не мог сбежать в очередную одиноческую вылазку. Поэтому у Мэлвина появилось немного свободного времени, чтобы тоже повитать своими мыслями где-то в облаках из сладкой ваты. Иногда по спине Мэлвина мурашились неведомые опасения: казалось что эти странные деревья следят за друзьями из своих круглых глазниц, звезды смотрят за движениями, а дырки в пончиках внимательно наблюдают за поступью Мэлвина, и все круглые штуки на этой планете были в той или иной мере глазами чего-то большего и следили за ними. Но он знал что все его опасения улетучатся, когда они достаточно изучат эту планету. На любой новой планете всегда сначала не по себе. Мэлвин пытался найти объяснение тому, что здесь уж очень много круглых вещей: просветы в деревьях, леденцы, звезды на небе, кроны деревьев, левитирующие острова-пончики и дырки в них, но потом понял.
Красоту лучше созерцать чем пытаться её объяснить, пока красота пытается понять и объяснить себе тебя. 

Мэлвин проснулся от восторженного бормотания мистера Боббельса и вышел из своей мандариновой лачуги. Стояло раннее весеннее утро. Солнце проглядывало сквозь гранатовые горы, а неугомонный мотыль играл с его лучами, пропуская свет через свои мохнатые лапки и любуясь красотой его бликов на своих шерстинках. Это занятие его так увлекло, что он совершенно забыл обо всем вокруг, полностью сосредоточившись на своей игре и периодически издавая восторженные жужи. 
Мэлвину сегодня никуда не хотелось идти, это был прекрасный тропический денек в гранатовой саванне! Он сел на мягкой, как перина, раскинувшейся шкурке двери своей мандариновой лачуги и стал смотреть на переливающуюся игру света в молочно-кокосовой реке, пробивающейся из самых дальних Кокосовых гор. Гранатовые берега создавали красивые отсветы на побережье. Стоял изумительный запах свежей весны, уже безудержно пробивающейся через всё вокруг.
Весенний свет питает жизнью всё до чего дотягивается, подумал Мэлвин, наблюдая то за рекой, то за мистером Боббельсом. Волоски на лапках мистера Боббельса будто бы издавали едва слышные шуршанья, когда их касались лучи света, а блики на речной глади того и гляди выпрыгнут из воды и уплывут рыбкой искать себе приключения вниз по реке.
Речные ореховые камни исподлобья посматривали за безмолвным Мэлвином, казалось, что даже им хочется пуститься вскачь, разбрызгивая кокосовое молоко, но они томно лежали в теплой реке, как большие спелые тюлени, довольствуясь тем, как река щекотит им бока. Мир вокруг шевелилися и оживал: похрустывая спели гранаты, шелестела река, шуршали листья мандариновых лачуг, даже почти стаявший снег, оставшийся лишь в горах и кое-где на крышах издавал нежный, едва уловимый, радостный звук капели, искрясь на весеннем солнце. Всё чего касается этот изумительный весенний свет - оживает, подумал Мэлвин. Где бы ты ни был - весной всё оживает.